Игра без козырей - Страница 49

Немного спустя я поднялся в Bona fides. Обычный гул телефонных разговоров висел в воздухе. Джордж, погруженный в таинственную беседу о шариках против моли, увидев меня, покачал головой. Джек Коупленд, одетый в очередной поношенный пуловер, в перерыве между двумя звонками выкроил минутку и сообщил, что по Крею никаких новостей.

— Этот тип, — сказал Джек, — профессионально скрыл все следы того, что было десять лет назад. Но если хотите, мы будем копать глубже.

— Конечно, хочу.

Я поднялся в отдел розыска пропавших лиц. Сэмми тоже покачал головой: о Смите ничего не известно — еще рано.

Рассчитав, что Марк Уитни уже должен вернуться со второй тренировки лошадей, я позвонил ему домой и попросил одолжить старого скакуна, вышедшего на покой.

— Конечно, бери. А для чего?

Я объяснил для чего.

— Тогда тебе лучше взять и фургон, в котором мы перевозим лошадей, — решил он. — Если ночью начнется дождь, ты спрячешься в фургон и не промокнешь.

— Но разве он не нужен тебе самому? Тем более, прогноз обещает сухую и ясную погоду.

— Он мне понадобится только в пятницу утром. До соревнований в Сибери все мои лошади будут дома. А в Сибери я пошлю только одного скакуна, представляешь? Хотя ипподром прямо у меня под носом. Владельцы не хотят заявлять лошадей в Сибери. И в субботу мне придется тащиться в Бенбери. Чертовски глупо, у порога начинается прекрасная скаковая дорожка, а я поеду на худшую за тридевять земель.

— А какая лошадь побежит в Сибери?

Марк рад был выговориться и выдал мне полную и неприглядную правду о полуслепой, абсолютно тупой и плохо прыгающей каурой кобыле, с которой он надеется выиграть скачки новичков. Зная его, я подумал, что, скорее всего, и выиграет. Договорившись, что мы с Чико приедем к нему сегодня в восемь вечера, я повесил трубку.

Потом я ушел из офиса и на метро отправился в Сити, в библиотеку Торговой палаты, где попросил материалы по ипподрому Сибери. За длинным столом в пронумерованном кресле, окруженный энергичными клерками, мужчинами и женщинами, обложенными книгами и делавшими пространные выписки, я изучал последний список акционеров. Кроме Крея и его союзников, которых я узнавал по псевдонимам, помня наизусть отчет о движении акций, никто из инвесторов не владел большим пакетом акций: у каждого было не более трех процентов от общего количества. А три процента означали примерно две с половиной тысячи фунтов, которые лежали без движения и не приносили ни пенни дивидендов. Легко понять, почему держатели не хотели увеличивать свой пакет акций.

Имя Фотертона в списке не значилось, хотя это еще ни о чем не говорило, потому что некоторые акции покупались анонимно и могли принадлежать кому угодно. Но все же я был несколько удовлетворен, что директор ипподрома не участвует в игре, где победа — смерть Сибери. Все крупные перемещения акций в прошлом году шли только в направлении Крея, и никуда больше.

Некоторых мелких инвесторов, владеющих двумя сотнями акций каждый, я знал лично. Записав их имена и адреса, я решил написать им и попросить прислать мне письмо, полученное от Болта. Путь более долгий, чем через Занну Мартин, но зато более надежный.

Я плохо спал предыдущую ночь, все время думал о Занне Мартин. О ней и о Дженни. Об обеих.

В офис я вернулся перед концом ленча. В отделе скачек не было никого, кроме Чико. Он сидел за столом и грыз ногти.

— Если нам предстоит просидеть ночь на ипподроме, не лучше ли сейчас немного поспать? — предложил я.

— Нет нужды.

— Очень даже есть. Я не так молод, как ты.

— Бедненький старенький дедушка. — Он неожиданно улыбнулся и попросил прощения за утреннюю сцену. — Не мог сдержаться, понимаешь? Этот Джонс вечно подливает масла в огонь.

— Джонс сам постоит за себя. Но Долли...

— Черт возьми, я же не виноват, что у нее нет детей!

— Она хочет детей так же, как ты хочешь мать.

— Но я не хочу... — возмутился он.

— Родную мать, — прямо сказал я. — Ты хочешь, чтобы родная мать растила и любила тебя. Как растила и любила моя.

— Конечно, это твое преимущество.

— Правильно.

Чико засмеялся.

— Забавно, но мне нравится старушка Долли. Если бы еще она не квохтала надо мной, как наседка...

— Долли всем нравится, — улыбнулся я. — Ты можешь поспать у меня на софе.

— Похоже, с тобой будет труднее работать, чем с Долли. Я уже вижу, — вздохнул он.

— Да?

— Не обманывай себя, старина. Я хотел сказать, «сэр», — иронически добавил он.

Постепенно обитатели отдела скачек занимали свои места, включая и Долли.

— Первый патруль, — сообщила она, — приступит к работе на ипподроме завтра в шесть утра. Надо ли им сказать, чтобы они нашли вас и доложили о прибытии?

— Ни в коем случае, — решительно запротестовал я. — Никто не должен знать, где я.

— Так лучше, — согласилась она. — Тогда поступим, как обычно. Они позвонят шефу домой, когда начнут дежурство, а потом доложат, когда их сменит следующая группа.

— И они могут позвонить ему в течение всего дня если что-нибудь случится? — удивился я.

— Да, как обычно.

— Оказывается, быть шефом так же хлопотно, как и доктором, — улыбнулся я.

Долли кивнула и пробормотала:

— Ты скоро почувствуешь это на своей шкуре.

Мы с Чико пришли ко мне, задернули шторы и попытались уснуть. В половине третьего это не так-то легко. Среди дня я привык галопировать на скаковой дорожке, а не отдыхать. Когда зазвонил телефон, мне показалось, что я только что заснул. Посмотрел на часы — десять минут пятого. Я просил разбудить нас в шесть. Но это был не звонок-будильник, это была Долли.